Сергей Легеза

Почему он никогда сам не устраивал себе такие вот праздники? Стеснялся? Деньги копил? А на что их копить?

Гордость дает столько сил. Распрямляет тело, распрямляет мысли.

Киран отнюдь не принадлежал к тем людям, которые идут по жизни вприпрыжку, не замечая луж, оврагов или ям с нечистотами, — о нет, он все прекрасно видел и осознавал, но очень скоро, ввиду безграничного жизнелюбия и неиссякаемого фонтана доброжелательности, который бил внутри, начинал выдумывать разные способы, чтобы исправить положение. И, как правило, исправлял. Пусть не всегда с первой попытки.

Отплати ударом на удар, презреньем на презренье, смертью на смерть, и отплати сполна, с процентами! Око за око, зуб за зуб, четырехкратно, стократно!

Антон Шандор ЛаВей. Библия Сатаны

На сундуке стоял кувшин горькой. Подле лежала закуска.

Запеченная человеческая нога.

Ведьмак вынул меч из ножен.

– День добрый, парни.

Буэ и Бэнг какое-то время таращились на него, раззявив рты. А после зарычали, вскочили, сваливши бочки, схватились за оружие. Буэ за косу, Бэнг за широкий скимитар. И бросились на ведьмака

Воин не умирает легко. Смерть, чтобы им овладеть, должна сойтись с ним в бою. А воин так просто смерти не уступит.

Карлос Кастанеда. Колесо времени

Эксперты Пираля Пратта не сумели их прочесть, тем самым вызывая сомнение в своих знаниях. Древние руны складывались в надпись: Dubhenn haern am glandeal, morch am fhean aiesin. «Сверканье мое разорвет тьму, свет мой – мрак разгонит

Лютик закончил петь. Но не откладывал лютню. Сидел на обломке поваленной колонны. Смотрел в небо.

Геральт сидел рядом. Думал о том, о сем. Всевозможные вещи раскладывал по полочкам внутри себя. Вернее, пытался разложить. Строил планы. В большинстве своем – совершенно нереальные. Обещал себе то да се. Сильно сомневаясь, сумеет ли он сдержать хотя бы одно обещание.

– А ведь вот же, – сказал внезапно Лютик, – никогда ты не поблагодаришь меня за баллады. Столько я их рядом с тобой сложил и пропел. А ты ни разу не сказал: «Славно получилось. Хотел бы я, чтоб ты снова это сыграл». Никогда ты мне такого не говорил.

– Верно. Не говорил, что хотел бы. Желаешь знать, почему?

– Почему?

– Потому что не хотел.

– Это настолько не произносимо? – не сдавался бард. – Так тяжело? Сказать: «Сыграй еще раз, Лютик. Сыграй „Как проходит время“».

– Сыграй еще раз, Лютик. Сыграй «Как проходит время».

– Сказал ты это совершенно неубедительно.

– И что с того? Ты ведь и так сыграешь.

– Даже и не сомневайся!

Очаг погас,
свеча – и та
под зыбким ветром стынет, меркнет.
Проходят дни
идут года
безмолвно, тихо, незаметно.

Нам нелегко, но этот дар —
быть вместе – так же неизменен.
Ведь дни идут,
бегут года
безмолвно, тихо, незаметно.

Дороги наши – навсегда
в воспоминаньях, неотменны.
Но дни идут,
бегут года
безмолвно, тихо, незаметно.

Ну что же, милая, – итак,
с триумфом, вопреки зиме мы
споём: «Идут,
бегут года
безмолвно, тихо, незаметно…» [74]

Геральт поднялся.

– Пора в путь, Лютик.

– Да? И куда же?

– А не все ли равно?

– В общем-то, верно. Едем.

Посреди ратуши стоял на пьедестале, страшно засранный чайками, памятник основателю города, королю Осмыку. Что было явным враньем, ибо приморский город существовал здесь задолго до того как Осмыка принесло сюда черт знает откуда.

Над бабулькой виднелась надпись: «Счастье и радость только у меня. Огурец бесплатно». Геральт остановился, выудил из кармана медяки.

— Налей, бабушка, — попросил он мрачно, — полкварты счастья.