Бледный всадник

Саксы жили в Британии с V века. К IX веку они уже правили почти всей территорией нынешней Англии, но потом пришли датчане, и три из четырех саксонских королевств развалились. В романе «Последнее королевство» говорится о поражении Нортумбрии, Мерсии и Восточной Англии, а в «Бледном всаднике» описывается, как Уэссекс почти разделил судьбу своих северных соседей, канувших в небытие истории. На протяжении некоторого времени в начале 878 года Альфред мог считаться королем лишь нескольких квадратных миль болота. Еще одно поражение – и, вероятно, никогда бы уже не существовало политического организма под названием Англия. Вместо нее вполне могла бы возникнуть Данглия, и тогда этот роман, скорее всего, был бы написан на датском языке. Однако Альфред выжил и сумел противостоять захватчикам, вот почему история наградила его почетным титулом «Великий». А со временем преемники завершили его дело, отвоевав обратно три северных королевства и таким образом впервые объединив земли саксов в единое государство под названием Англия. Но эта грандиозная работа была начата именно Альфредом Великим.
Однако тогда, в 878 году, даже после победы при Этандуне создание единой Англии наверняка казалось несбыточной мечтой. Впереди был еще долгий путь от этандунской белой лошади к суровым торфяникам, что находятся к северу от вала Адриана[4], поэтому в следующем моем романе Утреду и его товарищам снова предстоит отправиться в поход

Альфред, Эльсвит, Вульфер, Этельвольд и брат Ассер (позднее – епископ Ассер), как и Гутрум, – реальные исторические лица, тогда как Свейн Белая Лошадь – вымышленный персонаж. До Гутрума главными врагами саксов среди датчан были три брата по фамилии Лотброксон, и войска последнего из них выиграли битву при Синуите, когда Альфред был на Этелингаэге. По причинам художественного характера я передвинул вышеупомянутую победу на год вперед: этим у меня заканчивается роман «Последнее королевство», продолжением которого и является «Бледный всадник». Поэтому, чтобы заменить Синуит, мне пришлось придумать Свейна и схватку, в которой были сожжены его корабли

Альфред помолчал, глядя на тлеющие угли лагерного костра.
– Я выступал нынче вечером перед армией, – наконец сказал он.
– Я слышал об этом, мой господин, – отозвался я.
Он испытующе посмотрел на меня.
– И что именно ты слышал?
– Что ты прочел людям проповедь, мой господин.
Альфред вздрогнул, но сдержал недовольство и спросил:
– А что, интересно, они хотели услышать?
– Ну, что ты поведешь их в бой и готов умереть вместе с ними, – ответил Пирлиг.
Альфред ждал дальнейших объяснений.
– Им плевать на Блаженного Августина, – продолжал Пирлиг, – их заботит только безопасность своих близких, эти люди хотят сохранить свои земли и остаться свободными. Они хотели услышать от тебя, что мы победим. Они хотели узнать, что датчанам суждено погибнуть. Они, наконец, хотели услышать, что разбогатеют благодаря захваченной добыче.
– То есть все сводится к жадности, мести и эгоизму? – поинтересовался Альфред.
– Если бы у тебя была армия ангелов, мой господин, – ответил Пирлиг, – речи о Боге и Блаженном Августине, без сомнения, разожгли бы их пыл, но тебе придется сражаться бок о бок с простыми людьми, а чтобы вдохновить смертных, нет ничего лучше трех вышеупомянутых мотивов.
Альфред нахмурился, услышав такой совет, но не стал спорить

Я рассуждал приблизительно так: Рагнар хотел, чтобы я дал ему клятву, он нуждался в моей верности. Мир начался из хаоса и закончится в хаосе. Боги создали этот мир, и они же покончат с ним, когда начнут междоусобную битву, но между хаосом рождения мира и хаосом конца мира существует определенный порядок, и порядок этот держится на клятвах. Клятвы связывают нас, как пряжки связывают концы упряжи. Я был связан с Альфредом, поскольку присягнул ему, а прежде я хотел быть связанным с Рагнаром, но теперь почувствовал себя обиженным, когда мой друг попросил меня поклясться ему в верности.
Во мне говорила гордость – она становилась все сильнее, и это изменило меня. Я был Утредом из Беббанбурга, человеком, убившим Уббу. Да, я присягнул в верности королю, но неохотно принес бы такую клятву равному, ибо не хотел ни к кому перейти в подчинение. Рагнар наверняка сказал бы, что считает меня другом, обращался бы со мной как с братом, однако, желая, чтобы я ему присягнул, он ясно продемонстрировал, что все-таки считает меня своим подданным.
Я был лордом Нортумбрии, а он датчанином. Все датчане считали себя выше саксов, вот почему Рагнар потребовал от меня клятвы. Если бы я согласился, он был бы щедр, но от меня вечно ожидали бы благодарности, а я никогда не смог бы владеть Беббанбургом только потому, что мне разрешили им владеть. Я никогда не думал об этом раньше, но в тот холодный зимний день внезапно понял, что среди датчан я имею ровно такую цену, какую имеют мои друзья, а без друзей я просто один из безземельных, не имеющих хозяина воинов. Но среди саксов я был равным среди равных и не нуждался ни в чьей щедрости

Признаться, той ночью в придворной церкви Сиппанхамма я испытал огромное искушение.
Хаос может принести огромное веселье. Спрячь все мировое зло за дверь и скажи людям, что они никогда, ни за что на свете не должны ее открывать, – и дверь обязательно будет открыта, потому что в разрушении кроется истинная радость.
В один из моментов, когда Рагнар разразился смехом и так хлопнул меня по плечу, что оно заныло, я почувствовал, что роковые слова готовы сорваться с моего языка.
«Это Альфред», – произнес бы я, указав на него, – и весь мой мир изменился бы, и не стало бы Англии. Однако в самый последний миг я передумал и сдержался.
Брида спокойно наблюдала за мной, и, поймав ее проницательный взгляд, я подумал об Исеулт.
«Через год или два, – подумал я, – Исеулт станет похожа на Бриду».
Они были красивы одинаковой дикой красотой, обе были темноволосыми, и в их душах тлел один и тот же огонь.
«Если я сейчас заговорю, – подумал я, – то Исеулт погибнет, и этого я не переживу».
И еще я подумал об Этельфлэд, златокудрой дочери Альфреда. Я знал, что малышку возьмут в рабство, и понимал, что отныне, где бы ни собрались в изгнании возле своих очагов уцелевшие беглецы-саксы, они станут проклинать мое имя. Я навеки стану Утредом Нечестивым, человеком, уничтожившим целый народ

– Ты чертов дурак, – сказал мне Леофрик.
– Потому что все-таки настоял на поединке?
– Ты мог бы отказаться и уйти!
– Но тогда люди назвали бы меня трусом, – ответил я.
То было чистой правдой: нельзя уклониться от боя и остаться при этом мужчиной. Мы способны многого достичь в этой жизни, если постараемся. Мы рожаем детей и наживаем богатство, копим земли и строим дома, собираем армии и задаем роскошные пиры, но только одно переживет нас: доброе имя. Я просто не мог отказаться от боя

Свейн был воином, но, подобно многим другим лучшим воинам, вовсе не был безумцем. Когда в наши дни речь заходит о датчанах, люди почему-то считают, что все датчане были дикими язычниками, неистовыми, жестокими и безрассудными, однако большинство датчан, как и Свейн, боялись потерять в битве слишком много людей. Это всегда было самой большой их слабостью.
Корабль Свейна назывался «Белая лошадь», его команда состояла из пятидесяти трех человек. Если дюжину из них убьют или тяжело ранят, это смертельно ослабит судно. Если начнется бой, Свейн, как и все датчане, будет, конечно, ужасен, но до начала сражения он очень многое хорошенько обдумает и тщательно взвесит

Однако за свою долгую жизнь я убедился, что большинство церковников, лицемерно проповедуя добродетель бедности, в то же время алчно мечтают о богатстве. Они любят деньги, и церковь притягивает деньги, как свеча мотыльков.

Закопай золото — и высидишь дракона, понятно?