Виктор Меламед

Мне кажется невероятно интересной механика работы мозга при встрече с изображением. Она подробнейшим образом описана в книге нобелевского лауреата Эрика Канделя «Век самопознания».

Даже когда Инка Эссенхай (Inka Essenhigh) загадывает зрителю неразгадываемые загадки, или когда Elvis Studio заваливает его бесконечными деталями, зрителю несложно включиться в игру.

страх и грусть человек активнее выражает верхней половиной лица, расслабляя рот, и наоборот, радость, гнев и отвращение активнее включают мышцы рта.

Только пропуская эмоцию героя через себя, сопоставляя его состояние с собственным опытом и воссоздавая его движение собственным телом, мы можем точно найти жест, в котором сконцентрирован искомый образ.

Даже если мы изображаем вялость, она должна быть остра, выразительна. Если для героя кажется характерным отсутствие внятного жеста, нужно поискать скрытое напряжение, задавленный порыв.

Пантомима — это осознанная мимика, поэтому она всегда преувеличена, всегда отчасти фальшива. Для рисовальщика преувеличение — вопрос ясности, мы всегда стремимся сделать жест ярче, более внятно артикулировать эмоцию героя и часто проскакиваем мимо мимики в пантомиму.

Периферия тела способна не только подыгрывать корпусу, но и рассказывать собственную историю, контрапунктом к основной, и даже противоречить ей, создавая ощущение фальши.

но я не знаю случаев, когда больше двух одновременно сделанных жестов были бы заряжены эмоционально.

о большом мы говорим, вовлекая корпус и руки, о малом — кончиками пальцев.

Способность нарисовать руку в сложном ракурсе, направленную пальцами на зрителя, считается мерилом мастерства рисовальщика, но на деле в этом положении жест кисти лишен выразительного силуэта, а значит, эмпатия не включается так, как могла бы. Ракурс, который художнику трудно нарисовать, зрителю будет трудно считать, так что неизвестно, стоит ли игра свеч.