Удар под дых

Неохота, чтобы кто-то видел тебя вот таким, одиноким, ничем не занятым

Я ворон люблю за то, что они такие свободные пофигистки, репутация у них паршивая, но им это по барабану.

Я часто вспоминаю слова Боба Дилана: «Счастье не ждет в конце дороги, любой дороги, потому что оно — сама дорога»

Ты стараешься удержаться и не раскиснуть. Не так-то это просто

И тут ты осознаешь, что пытаешься отыскать себя на качелях, на горках, внутри веревочной паутины. Ты ищешь того ребенка с прелестными кудряшками, каким был еще десять-одиннадцать лет назад.

Ты отвык разговаривать. Разучился. Если ты не с друганами, если не выпил и не курнул чуток, ты не умеешь говорить. Ты бы хотел, чтобы собачка была здесь. Ты наклонился бы, чтобы погладить ее и забыть, зачем пришел. Хотя бы на мгновение.

Ты бежишь и бежишь, но все равно прекрасно понимаешь, что это бесполезно. Тебя снова схватят, эта огромная злобная штуковина снова раздавит тебя. Это чудовище с разинутой пастью, которое ты никогда не видел, но знаешь: худшее, что оно может показать, — не огромные когти, не гниющая кожа, не мертвые глаза, а его улыбка, его жуткая улыбка. Один раз ты уже ее видел, на фотографии, которую твоя мать прячет у себя в спальне.

Теперь ты наконец можешь дышать. Выходит, так разволновался, что у тебя перехватило дыхание? Или это от страха? Да нет, фигня, страха ты не знаешь. А то, что накатывает ночью, то, отчего иногда намокают простыни и отчего ты часто просыпаешься в холодном поту, покрывающем твою широкую грудь, — совсем другое дело. Ты не хочешь об этом думать.

Выйдя из кухни, ты краем глаза замечаешь в коридоре скорчившуюся на полу мать. Ревет. Ты ненавидишь то, что сейчас чувствуешь. Убить бы кого-нибудь. Или самому помереть. Ты не знаешь, что лучше.

Свое имя ты ненавидишь. А уж плаксивый тон, которым она к тебе обращается, вообще не выносишь. В нем вся эта жалостливая материнская любовь… Еще не хватало! Ее интонации возвращают тебя в те годы, когда ты был слабаком. Маменькиным сынком. Совершенно беззащитным.