Фрэнсис Бэкон. Гений искаженных миров

Долгие столетия краска была в плену мимесиса, изображая из себя сатин и шелк, листья клена и кору дуба, чешую рыб и кожу человека. В XX веке она наконец окончательно освободилась. Но это не значит, что смыслом ее существования будет отсутствие человека, отсутствие фигуры, вовсе нет: Бэкон, освободив краску, позволил ей обрести бытие, эквивалентное человеческому.

«Бэкон признавал… что одной из его целей является осмысление и разрешение клубка насилия этой сложной эпохи путем возрождения в осмысленной современной форме первобытного человеческого крика и восстановления в обществе чувства очищения и эмоционального освобождения

Бэкон трактует секс как борьбу и опирается на фотографии Майбриджа, где запечатлены борющиеся мужчины. Этот образ преломляется в буквальном и переносном смыслах во множестве работ художника. Звериная пластика, смешение форм, инстинкт, чувство победы: фигуры становятся единым целым, теряют изначальные очертания, высвобождают сокрытое в них чувственное состояние. Именно оно, воплощенное физически, должно стать превалирующей, главенствующей формой. В этой трансформации есть ощущение отчаянного сопротивления, энтропии, крик и стон как вызов «безрассудному молчанию мира».

Бэкон обладает глубоким реалистическим чувством жизни.

Он – человек без иллюзий. И, я думаю, на его искусство надо смотреть как на продукт человека, отбросившего всяческие иллюзии», – говорил арт-критик Дэвид Сильвестр.

насилие, неизбежно применяемое обеими сторонами, стирает всякие изначальные якобы существовавшие между ними различия. Любая война и любая драка это в конечном счете сражение братьев-близнецов

Возможно, Бэкон ведет свои фигуры дорогой мученичества в надежде на некое преодоление. Его работы пугают и завораживают калейдоскопом образов плоти, разрывающей рамки своей анатомии, но все равно узнаваемой. Его герои снова и снова принимают одни и те же позы на арене амфитеатра, пытаясь отыскать отражение, обрести свою человечность.

Нам нужно разучиться спрашивать. Нам нужно научиться смотреть».

Можно управлять огромными государствами и вершить судьбы миллионов, можно выступать за ограничение ношения оружия и за свободу слова, а можно научиться управлять движением эриний в сакральном пространстве холста, сделать их тенями и запретить нести на своих крыльях мифологический смысл. «Никакого подтекста!» – восклицает Бэкон.

Тени – это средство, отнюдь не символ.

Как он отчаянно сопротивлялся попыткам разложить свой метод по полочкам и навязать его теням нарратив. Вокруг Бэкона вились искусствоведы, выдвигая теорию за теорией, а он отмахивался от них, отвечая, как ответил бы великий сюрреалист: «Однажды я шел по улице, моя тень двигалась вдоль стены вместе со мной, и я подумал: ага, вдруг это поможет мне в работе, протянул руку и оторвал эту тень».