Вода и грезы

в игровую карнавальную атмосферу^ в мир донаучного, первобытного сознания.

Башляр обнаружил, что воображение более чем воля, более чем жизненный порыв оказывается самой силой психического производства

Поэтический образ обладает своим собственным динамизмом, раскрывается в непосредственной онтологии.

воображение, вопреки этимологии этого слова, не есть способность строить образы реальности, оно есть способность созидать образы, превосходящие реальность.

Еще до всякой культуры мир лихорадочно грезил. Выходя из земли, мифы разверзали озера для того, чтобы земля, очами озер, гляделась в небо. Предопределенные безднами вздымались вершины. Мифы сразу же находили человеческие голоса, обретали человеческий голос, грезящий о мире своих грез. Человек выражал землю, небо, воду. Человек был словом этого макроан-тропоса — чудовищного тела земли. В космических грезах земли мир был телом человека, смотрел глазами человека, дышал грудью человека, говорил голосом человека

человек относится к космосу как к субъекту, усматривая в нем такие же черты и качества, как и в самом себе, а не воспринимает его как к объект изменения и воздействия.

Башляр максимально разводит разум и воображение, сферы научного и поэтического творчества; он склонен счи тать их непроницаемыми друг для друга, связь между ними устанавливается отношениями дополнительности

имажинативная метафизика Башляра

Творческий акт для Башляра не есть явление индивидуальной воли, а художественное произведение не есть артефакт. Башляр акцентирует природный, естественный характер поэтической функции.

цитирует работу Лессия «Искусство долгожительства»: «Сны желчных людей — огонь, пожары, войны, убийства. Сны меланхоликов — погребения, гробницы, призраки, могилы. Сны человека слизи — озера, реки, наводнения, сны сангвиников — полеты птиц, праздники, концерты».3