Всеобщая история бесчестья

Подчас я склонен думать, что хороший читатель еще более загадочен и уникален, чем хороший автор.

я склонен думать, что хороший читатель еще более загадочен и уникален, чем хороший автор.

для всякой современной книги почетно восходить в чем-то к книге древней, ибо (как сказал Джонсон) никому не

нравится быть обязанным своим современникам

черты очень высокой культуры

в силах избежать самого банального из таящихся в искусстве соблазна: желания быть гением.

Англичанин, в отличие от француза, всегда выглядит моложе своих лет:

эпоху расцвета мысль о том, что человеческая жизнь — это постоянная, неизменная величина, может печалить и раздражать; в закатную эпоху (таково наше время) она звучит как обещание: никакое бесчестье, никакое бедствие, никакой диктатор не смогут нас обокрасть

ошеломленный комедийный герой109, который случайно обнаруживает, что говорит прозой, исповедуем номинализм sans le savoir110. Это как бы общая предпосылка нашего мышления, аксиома, которою мы так удачно обзавелись. А раз речь идет об аксиоме, и говорить здесь не о чем.

Вечность еще более диковинное изобретение. Это правда, что ее нельзя себе представить, но ведь и скромная временна́я последовательность тоже непредставима