Дом падших ангелов

В его доме все просыпались разом и начинали бессмысленно топтаться, как пьяные голуби в клетке.

В его доме все просыпались разом и начинали бессмысленно топтаться, как пьяные голуби в клетке. Шум, суета, а толку ноль.

Минни надела самое кружевное лиловое белье – на случай, если заглянет ее мужчина. Это было вроде молитвы.

Мигель Анхель, – произнес он. – Умереть не трудно. Все умирают. Даже мухи. Все, кто живет. Мы все смертны. – Ангел увидел, как глаза Дейва наполняются слезами. – Просто у нас с тобой разное расписание. Умирать – это как ехать поездом до Чикаго. Миллион разных рельсов, и поезда идут всю ночь. Есть те, что ползут медленно, живописной дорогой, а есть экспрессы. Но прибывают все в большое старое депо. Все просто. Но вот чтобы умереть красиво, нужно иметь яйца. Чтобы верить, нужно иметь яйца.

– Большие стальные яйца, – добавил Ангел.

– Большие звонкие яйца.

Лупита яростно набросилась с губкой на гору кофейных чашек. Да, ты ненавидишь нищету. Вот что ты ненавидишь. Она вспомнила, как работала в маленьком ресторане Перлы. Старший Ангел – настоящий ангел, помог им получить кредит, чтобы начать дело. Сестры готовили и мыли посуду, а Ла Глориоза обслуживала посетителей, потому что была самой сексуальной; мужчины, которые приходили поесть, приходили заодно и приударить за ней и оставляли щедрые чаевые, которые сестры делили на всех. Ресторан? Чулан! Лупита с грохотом швыряла чашки в горячую мыльную воду. Да он был таким крошечным, что они с трудом втиснули четыре столика и стойку, за которой готовили еду. А наверху, если подняться по шаткой деревянной лестнице, наскоро кем-то сколоченной, располагалась комната. Дом. Картонные коробки для одежды, на полу два матраса. Вонючий туалет, он же и душ, они делили с проститутками, промышлявшими напротив. Когда моешься, нужно было не забыть убрать туалетную бумагу, потому что раструб душа находился прямо над унитазом. Хотя девчонки-путаны были милые, одалживали косметику и бигуди. Почти все деньги уходили на ресторан – La Flor de Uruapan[243]. На прически, наряды и помады ничего не оставалось. А если уж покупали что-то приличное, то разве только для Ла Глори, pues. Думали, это инвестиции в их общее будущее. Она была их главным блюдом. Зато все объедки забирали себе, потому что Глориоза должна следить за фигурой. Это только ради семьи, твердили они, ради семьи она должна быть стройной.

Когда у тебя было впереди семьдесят лет, ничто не имело значения, хотя сам ты, наверное, считал свои переживания очень важными. Но не чувствовал жгучей потребности предпринимать какие-то действия. А потом приходит день рождения, в который ты думаешь: У меня осталось в лучшем случае двадцать лет. И эти годы тоже ускользают во тьму, до следующей мысли: У меня есть пятнадцать лет. Десять. Пять. А жена твердит: «Живи спокойно, не тревожься. Да ты прямо завтра можешь попасть под автобус! Никто не знает, когда наступит конец».

Но ты знаешь, что она точно так же, лежа в ночи рядом с тобой, подсчитывает оставшиеся годы, даже если сама не желает в этом признаться. Волнуется, что каждый приступ боли слева в груди может стать тем самым последним инфарктом. А потом оказывается, что у тебя больше не осталось никаких лет. Только дни.

Семьи распадаются и сливаются вновь, думала она. Как реки, как потоки воды. В нашей пустыне семья – это вода.

Невозможно понять, как язык пересоздает семью. Его собственные дети не желали учить испанский, в то время как сам он все отдал, чтобы выучить английский. Двое мужчин за кухонным столом, с сигаретами, кофе и потрепанными словарями. Они ловили новые слова и пришпиливали их, как бабочек всевозможных окрасок. Aardvark, bramble, challenge, defiance. Один объявляет слово: incompatible. А другой должен найти значение быстрее чем за три минуты. Пять очков за слово. Счет ведется на картотечных карточках три на пять дюймов. В конце каждого месяца на кону блок «Пэлл-Мэлл». Если объявляющий произносит слово неразборчиво и с акцентом, теряет три очка. И вот так, из глаголов и существительных, они выстроили свой мост в Калифорнию.

Чертовы мамаши, устанавливающие закон и порядок своим тапком. La chancla[27]. Любой vato[28] боится chancla. Миллионы разгневанных мексиканских матерей с дико выпученными глазами выколачивают дурь из своих отпрысков, удерживая их одной рукой, а другой лупцуя тапком по заднице и вдобавок кружась, будто в танце, потому как отпрыск норовит улизнуть, но не может вырваться из цепкой материнской хватки. И все это деловито, обстоятельно и с торжественным назиданием, каждое слово сопровождается шлепком по заду: Usted-va-a-aprender-quien-es-la-jefa-aqui![29] И эти «вы» и «сеньор» – лупцуя, мамаши становились подчеркнуто вежливыми. А если бедный злоумышленник вырывался и сбегал, мама запускала ему вслед chancla, как ракету с лазерным наведением, и та втыкалась негоднику точно в затылок

Неловкая пауза затянулась, за такое время и одуванчик успел бы созреть.