Провинциалка 2. Дорога назад

– Да, вот так… Вот так… Аххх, – шепчет моя девочка, насаживаясь на меня до конца, а я пытаюсь её отстранить, опасаясь навредить ребёнку. – Всё хорошо, любимый мой… – не даёт отстраниться и начинает двигаться на мне.

Моя горячая, сумасшедшая кошечка.

кусая губы до крови, я слушала его короткие, властные приказы и выполняла их с маниакальной точностью, постанывая от подступающих горячих волн возбуждения. Яростно натирала клитор пальцами, размазывая влагу по жаждущей ласки плоти и плакала от удовольствия, такого порочного и невыносимого, как сам Север.

Кончала, громко выкрикивая его имя и царапая обивку дивана, а потом снова чувствовала холод и пустоту. Потому что нет его рядом, лишь голос где-то далеко.

нет смысла переть против судьбы. И если бы за свои косяки я расплачивался один, тогда и разговор был бы другой, но сейчас на мне ответственность лежит. Ответственность за моих котят и любимую женщину.

Любовь делает нас ненормальными, сводит с ума, уничтожает все здравые мысли. И не важно сколько тебе лет, какое положение ты занимаешь в обществе и что ты любишь на завтрак. Она косит всех, без разбора. И плевать ей, что рушатся твои планы, которые, быть может, ты вынашивал всю свою жизнь.

Почему ты? За что тебе её любовь досталась, а, тварь?! Ты же отморозок, мразь!

– Потому что любят не за что-то. Любят просто за то, что этот человек есть, – Стеша стояла у двери зажав в руке мой ствол.

– Опять поторопилась, кошечка, – чуть приподняв голову, вижу ту самую хищную ухмылку, от которой так сносит голову и как, склонившись, слизывает мою влагу. – Вкусная девочка, сладкая, прелесть моя… – обдаёт горячим дыханием и без того разгорячённую кожу и я снова вздрагиваю.

Матвей поднимается, нависает надо мной и его упругий, твёрдый, словно камень член тыкается в меня, тут же проскальзывает внутрь головка, а я выгибаюсь, принимая его в себя полностью.

Задыхаюсь от сумасшедшего возбуждения, что разрывает меня изнутри, просит, требует выхода. Как будто вулкан во мне, вот-вот случится извержение и всё вокруг затопит раскалённой лавой.

Немного грубоватые, резкие движения Матвея, вбивающегося в меня с характерными шлепками, доставляют болезненное наслаждение, тягучее как мед и немного горьковатое. От осознания того, как сильно я скучала по этому дикому, сумасшедшему мужчине, по его жадным прикосновениям и этим бешеным толчкам внутри меня, хочется плакать и кричать, пока не сорву голос.

Каждое его движение, каждый вздох и голодные поцелуи – моя погибель. Я снова пропадаю, снова тону в больной нашей любви, такой необходимой обоим и такой безрассудной.

Северов резко отстраняется, оставляя моё тело и прежде, чем я успеваю запротестовать, поворачивает спиной к себе.

Встаю на колени, наклоняюсь, а его рука надавливает мне на позвоночник, чуть прогибая. Влажный от нашей смазки член скользит в меня аккуратно, почти нежно, чтобы в следующую секунду я вскрикнула от яростного точка. Заполняет меня собой до отказа и тихо рыча, зажимает мой рот ладонью.

Очередь глубоких, до невозможности сильных и быстрых толчков пронзает низ живота наслаждением, отчаянным желанием, сдерживать которое больше не могу.

Рука соскальзывает с моих губ и опускается к шее, пальцы сжимают горло, приподнимает меня и, прижав спиной к своей груди, снова повторяет свою пытку, вколачиваясь по-хозяйски, властно. Громко стону, царапая его мускулистую руку, вгрызаясь в собственные губы до крови.

– Тише, не кричи, – но в противовес своим словам снова толкается в меня с такой мощью, что не могу сдержаться, а Матвей выпивает мой крик своими губами. До невозможности пошло проводит языком по моему лицу, слизывая слёзы откровенного счастья. – А теперь кончай. Для меня. Давай!

Как умирающий от голода облизывал её, кусал, почти что жрал стонущую, извивающуюся подо мной Стешу. Оттягивал упругие розовые соски зубами, тут же зализывал воспаленную покрасневшую от моих звериных ласк кожу, и опускался ниже, скользя языком по бархатной, белой коже, обрисовывая контуры ребер, пупка, каждой впадинки и выпуклости.

Развёл её коленки шире и языком по блестящим от смазки складкам.

– Матвей! Пожалуйста! – подалась вперёд, зарывшись пальцами в мои волосы и потянула к себе. – Хочу, слышишь? Хочу!

А когда чуть прикусил клитор, вскрикнула и задрожала от накатывающих волн оргазма. Моя быстрая девочка.

Подмял слабо сопротивляющуюся Стешу под себя и вжимаясь в её уже влажную плоть, склонился к полной груди.

– Какие они у тебя, бляяя… Маленькая моя, – как в бреду что-то шептал ей, исследуя уже совершенно другое тело своей девочки, материнство явно пошло ей на пользу. – Моя сладкая кошечка.

– Сюда иди! – рыкнул, отрывая от пола. – Кошка бешеная! – в губы мои впился, словно пожирая, а не целуя. – Дурная… Какая же ты дурная…

– Матвей…

– Цыц, – подхватив меня на руки, понёс к двери.

Не знаю сколько раз споткнулся в темноте, пока донёс меня до спальни, но наделали мы шума знатно, даже боялась, что разбудим малышек, или, что самое страшное, Елену Львовну. Вот последняя сразу же отшибла бы всё желание, поимев меня морально.

– Кошечка моя, ревнивая, – похоже, сцена с ножом распалила его донельзя. – Как хочу тебя, бляяя…

На кровать меня бросил и, схватив за лодыжки, подтянул к себе, тут же спуская штаны и задирая мой халат.

– Подожди, – уперлась ладонями в его грудь. – Презерватив есть?

Матвей отстранился, тяжело дыша, непонимающе сдвинул брови.

Научиться доверять – одно из главных правил этой игры, понимаешь? Нет доверия, не будет и семьи.