Судьба разведчика

В школе эти командировки проходили незамеченными, а Мише, от которого ввиду совместного проживания не укроешься, пришлось шепнуть: «Ешь пирог с грибами, держи язык за зубами». Миша профессионал, все понял и ответил тоже шуткой: «У матросов нет вопросов, если есть вопросы — это не матросы»

За большим столом, сияющим глянцевой полировкой, сидел начальник ГРУ Кузнецов Федор Федотович. Василий знал, он — генерал-полковник, но сегодня он был в гражданском синем костюме, голова наполовину белая, глаза внимательные, немного усталые.
Василий ощущал то же, что при встрече с командующим фронта Черняховским, — гулко билось сердце, жаркий прилив крови прошелся по всему телу и пульсировал в голове.
И как же не волноваться: перед ним был человек, который знает все, что происходит на земном шаре, во всех странах, об их самых секретных и таинственных делах и намерениях, и не только знает, но может повлиять на ход многих событий вопреки желаниям хозяев.
Изучая историю разведки, Василий знал, что на должность руководителя этой тонкой и ответственной службы во всех армиях мира назначают генералов, обладающих изощренно тонким умом, способным глубоко и широко охватывать политические, экономические, военно-стратегические вопросы и принимать по ним решения, от которых зависит успех деятельности государственных руководителей и высшего военного командования.
Генерал вышел из-за стола, доброжелательно (точно как Черняховский) пожал Ромашкину руку, сразу перешел на «ты» (возраст позволял).
— Иди сюда, — подвел к окну, отодвинул край шелковой шторы и показал на дом, который находился за оградой городка ГРУ, на противоположной стороне улицы. Это был обычный жилой девятиэтажный дом. — Вот, смотри, сколько в этом доме окон. И за одним из них может засесть агент с фотоаппаратом, у которого длиннофокусный телеобъектив. И будет этот человек фотографировать всех входящих и выходящих через нашу проходную. Ты представляешь, какую картотеку может создать такой агент? Кто-то из наших разведчиков приедет в страну работать под крышей дипломата, корреспондента или коммерсанта, а фотография его уже поджидает, и с первых шагов пойдут за ним «хвосты», и на чем-нибудь обязательно подловят. Потому что они будут разрабатывать нашего разведчика прицельно, зная «ху из ху».
Ромашкин не понимал, зачем генерал ему это рассказывает: придется искать агента с фотоаппаратом? Но это дело контрразведки.
Генерал взял его под руку, подошел к большому дивану, обитому мягкой кожей. Они сели рядом.
— Разумеется, мы держим этот дом, все квартиры и их жителей под контролем, но все же и то, что я сказал, иметь в виду надо. Это первое. Второе — случилась у

Василий ощущал то же, что при встрече с командующим фронта Черняховским, — гулко билось сердце, жаркий прилив крови прошелся по всему телу и пульсировал в голове.
И как же не волноваться: перед ним был человек, который знает все, что происходит на земном шаре, во всех странах, об их самых секретных и таинственных делах и намерениях, и не только знает, но может повлиять на ход многих событий вопреки желаниям хозяев.
Изучая историю разведки, Василий знал, что на должность руководителя этой тонкой и ответственной службы во всех армиях мира назначают генералов, обладающих изощренно тонким умом, способным глубоко и широко охватывать политические, экономические, военно-стратегические вопросы и принимать по ним решения, от которых зависит успех деятельности государственных руководителей и высшего военного командования.
Генерал вышел из-за стола, доброжелательно (точно как Черняховский) пожал Ромашкину руку, сразу перешел на «ты» (возраст позволял).
— Иди сюда, — подвел к окну, отодвинул край шелковой шторы и показал на дом, который находился за оградой городка ГРУ, на противоположной стороне улицы. Это был обычный жилой девятиэтажный дом. — Вот, смотри, сколько в этом доме окон. И за одним из них может засесть агент с фотоаппаратом, у которого длиннофокусный телеобъектив. И будет этот человек фотографировать всех входящих и выходящих через нашу проходную. Ты представляешь, какую картотеку может создать такой агент? Кто-то из наших разведчиков приедет в страну работать под крышей дипломата, корреспондента или коммерсанта, а фотография его уже поджидает, и с первых шагов пойдут за ним «хвосты», и на чем-нибудь обязательно подловят. Потому что они будут разрабатывать нашего разведчика прицельно, зная «ху из ху».
Ромашкин не понимал, зачем генерал ему это рассказывает: придется искать агента с фотоаппаратом? Но это дело контрразведки.
Генерал взял его под руку, подошел к большому дивану, обитому мягкой кожей. Они сели рядом.
— Разумеется, мы держим этот дом, все квартиры и их жителей под контролем, но все же и то, что я сказал, иметь в виду надо. Это первое. Второе

Радость победы

Ромашкин всю войну мечтал отоспаться после окончания боев, думал: завалится на неделю и будет спать беспробудно. Но вот представилась

третий день полк, пробиваясь через завалы и пожары, вышел к маленькой тесной площади. За ней бойцы увидели высоченные круглые башни с зубчатым верхом — замок прусских королей. Вся площадь и прилегающие улицы были запружены надолбами — «зубами дракона».
Над массивными воротами блестел огромный круг — это были часы. Они еще шли. Саша Пролеткин прислонился к углу дома и дал очередь по часам, сказав:
— Остановись, фашистское время!
Часы остановились, обе стрелки бессильно повисли.
На Пролеткина тут же напустился Рогатин:
— Ну зачем ты это сделал? Говорят, четыреста лет часы шли! Привык безобразничать без понятия — то жирафа и бегемота стрелял, теперь вот часы исторические испортил! Дикарь необразованный.
Пролеткин растерялся, видя, что его поступок не одобряют и другие разведчики. В свое оправдание сказал:
— К вечеру от этого замка останется куча битого кирпича, даже не найдешь, где твои часы были.
— То в бою! Там неизбежно, — ворчал Иван. — А так нечего безобразничать.
На красной кирпичной стене замка ровными готическими буквами было написано: «Слабая русская крепость Севастополь держался 250 дней против непобедимой германской армии. Кенигсберг — лучшая крепость Европы — не будет взят никогда!»

— Все люди умирают одинаково. Но смерть исторической личности всегда кажется нелепостью, будто такие люди не подвластны смерти. Они при жизни стали историей. Это и есть бессмертие, когда человек остается живым в памяти людей.

В это утро Василий впервые обнаружил: не будет после войны безоблачного розового счастья, в котором фронтовики надеялись жить в мирные дни, уже сейчас жизнь катила навстречу какие-то новые, непонятные и, видно, нелегкие загадки. В тылу стояли у станков изможденные женщины с серыми солдатскими лицами, бродили исхудавшие до скелета Шурики, залечивали раны Соломатины, Верочки, рожали Тани, но здесь же, оказывается, благоденствовали Матильды Николаевны, Леваны Георгиевичи, ловили женихов Зиночки, развлекались Ланские, подросли непонятные циничные Юрочки. Жить после войны придется всем вместе. «Как же мы будем жить — такие разные? А может быть, всегда так было — и до войны, и в более далекие времена? Просто я никогда не задумывался об этом».

— Пойдемте ближе к летному полю, самолеты посмотрим.
Прохладный ветерок трепал невысокую травку. Самолеты были выкрашены в темно-зеленый цвет, в какой красят на фронте пушки и танки.
— Это что за марка? — спросил Шурик одного из пареньков в фуражке с крылышками, он стоял рядом.
—"Ли-три".
Василий знал, есть «Ли—2», парень или ошибся, или не знает, какой-нибудь работник из обслуги.
— Нет таких, — спокойно сказал Ромашкин.
— Есть, — уверенно парировал юнец в фуражке с крылышками. — Вот они стоят — все «Ли-три».
— Что-то ты путаешь.
— Ни грамма не путаю, просто ты не знаешь, какая это марка. «Ли-три» значит: взлетишь ли, долетишь ли, сядешь ли. Понял? Это все старье, списанное из военных частей.
Василии вспомнил опасения матери. «Ну, развлек, называется!» — с досадой подумал он.

Ромашкин был уверен — эта затея напрасна. Гулиев ни за что не согласится на такой поступок. Но, видно, книга разбередила его сердце, а Женька заставил поверить, что вино будет потом возмещено. Гулиев решительно махнул рукой, будто в ней была сабля:
— Э! За хорошего разведчика Гулиев на все согласен!..
Втроем они еле втиснулись в тесную подсобку. Гулиев расстелил командирскую бурку, достал консервы, хлеб. У него нашелся даже рог, отделанный потемневшим серебром.
— Отец подарил, когда на фронт провожал, — объявил Гулиев. — Здесь написано: «Войну убивают войной, кровь смывают кровью, зло вернется к тому, кто его сотворил!»

На следующую ночь все повторилось с удручающей неизменностью. Не принесла успеха и третья ночь. Луна будто смеялась над разведчиками.
Ромашкина вызвал начальник разведки дивизии Рутковский. Резко спросил:
— Долго вы намерены докладывать «на три О»?
Ромашкин хорошо знал, что значит докладывать «на три О»: обнаружены, обстреляны, отошли. Это был обидный упрек в неудачливости, даже, может быть, в неспособности правильно подготовить и провести ночной поиск. Хотелось возразить Рутковскому, а тот не дал, закончил строго:
— "Язык" должен быть захвачен во что бы то ни стало!
Выручить могло только ненастье. Но, всем на радость, а разведчикам назло, погода установилась хорошая — с теплыми днями и холодными, ясными ночами.