Счастье

Метанойя означала – выйти за пределы самого себя, преодолеть себя, встать над самим собой.

Она испытывала огромное чувство благодарности к Сехер: как хорошо, что, выйдя в коридор, она встретилась с этой прекрасной девушкой! Ведь та даже в Аллаха не верит, произносит всякие богохульства как гяур, а на самом деле хороший человек. Как такое возможно?! С одной стороны, выступает против религии, а с другой – настолько сердобольная! Как все запутано…

Муса говорил: «Всё – Бог», Иисус: «Всё – любовь», Маркс: «Всё – деньги», Фрейд: «Всё – секс», а Эйнштейн подвел итог этому, заключив: «Всё относительно».

удно и самих себя.

«Грекам в большой степени свойственно такое органичное единение с морем», – подумал Профессор. Что там ни говори, а все же они – мореходы. Он верил в правильность сложившегося мнения о том, что, несмотря на полуторатысячелетнее проживание на Анатолийском полуострове, турки продолжают оставаться степняками и никогда не станут мореходами. Когда Ксенофонт, выступая на стороне персид‍

были людьми, а она грешницей. Теперь ей было необходимо укрываться, укутываться, прислуживать, нести повинности – ничего, кроме этого, делать она была недостойна. Ведь от женщины, как порочного создания, в этом мире исходили только беды…

Мерьем заставили покрыть голову. Даже в знойные летние дни она не снимала с себя теплой одежды. Укутанная, ужасно потея под пятидесятиградусным солнцем, она тянула свою горькую лямку.

Вступив в женскую пору, она никак не могла понять: зачем вообще матери рожают дочерей. Лучше пусть девочки умирают при рождении. Если бы Аллах не хотел ее карать, не делал бы женщиной, а сотворил мужчиной. А при таком раскладе – и не живешь, и не умираешь.

По мнению дяди, все люди грешны, но женщины – просто исчадия ада. Они достойны наказания уже за одно то, что родились женщинами. Женщина – порождение шайтана, грязное и опасное. Как праматерь Ева – Хавва, она обрушивает на голову мужчины беды, и за это нужно почаще лупить ее – как говорят, по животу палками, по спине розгами. Мерьем с детства слушала все это и ненавидела себя за то, что родилась женщиной:

– Бог мой, ну почему ты создал меня женщиной? – мучилась вопросом, искренне считая себя погрязшей в грехе

Она взяла в руки витой жгут, лежащий в углу. Веревка противно шуршала, она была старая, ею часто пользовались, и местами она обтрепалась. Концы веревки свисали свободно. Мерьем подняла взгляд, решаясь, посмотрела на рассохшуюся балку. Она часто слышала раньше, как это делается. Надо забросить веревку и закрепить на балке, подтянуть другой конец, завязать его и, встав на колоду, просунуть голову в петлю. Затем оттолкнуться и выбить опору из-под ног. И повиснуть. Сперва может заболеть горло, однако через пару минут все пройдет. Смерть, должно быть, похожа на глубокий сон, такой, в каком уже никогда не увидишь эту ужасную птицу Анка.

«Интересно, мертвецы видят сны?» – подумала она.

Оттуда еще никто не возвращался, поэтому никто не знает, видят ли они сны. Может, ее покойная мать в этот момент видит ее во сне. Наверное, она очень сердится из-за того, что Мерьем думает повеситься. Конечно, какая мать захочет увидеть, что ее дочь наложила на себя руки?

Подержав немного в руках веревку, Мерьем швырнула ее на землю, словно змею:

– Пошла вон!

И вдруг почувствовала легкость. Почему-то ободрилась и даже засмеялась.

– Не расстраивайся, мамочка! Посмотри, я не убила себя.

Он думал: «Ночь началась с русского романа, и завершение оказалось таким же».

И даже развлекаясь в толпе, ты предпочитаешь смотреть на всех со стороны и уничижительно оценивать окружающих.

Он был настолько доволен сделанным, что готов был расцеловать самого себя.