Дни в Бирме

Ночью хозяин сильно пьяный, чтобы москитов замечать, – утром москиты сильно пьяные, чтоб замечать хозяи

Опять на колени, под шепот Эллиса «скрип-скрип, коленки драные!».

молодой весельчак, вихляя задом на манер солистки пуэ

Эллис, дохнув облачком виски, хохотнул в ухо Флори:

– Равняйсь, смирно! На парад гундосить шагом марш!

Эллис, дохнув облачком виски, хохотнул в ухо Флори:

– Равняйсь, смирно! На парад гундосить шагом марш!

– Эх, черт! – сказал он, как-то не слишком удивившись. – Эх ты, бляденок наш несчастный!

«Теперь платье снимать, тхэкин?».

А почему бы нет? Флори подвинулся, освобождая место на кровати. Но когда в нос ударило знакомой смесью кокосового масла и чеснока, что-то внутри остро сдавило, и, уткнувшись лицом в пухлое смуглое женское плечо, он заплакал, чего с ним не случалось последние лет двадцать пять.

В начале аллейки появился унылый индус в набедренной повязке и розовом пагри

Бледное око недовольно блеснуло у края газетного листа глазом выползающего из-за камня рака.

Что касается кули, то массовое дезертирство объяснялось изъятием опиума, который служил им в джунглях профилактикой против лихорадки.